Antonio Mira de Amescua (D. Antonio Mira de Mescua)1577—1644
Испанский драматург, представитель идеологии воинствующего католицизма. Мира де Амескуа специализировался по преимуществу на разработке сюжетов из житий святых, драматургическое разрешение к-рых отличается у него богословской изворотливостью. Особенно известны комедии "El ermitaño galán y mesonera del cielo", где использована легенда о Марии Египетской, "La vida y muerte dela monja de Portugal" и "El esclavo del demonio" (Раб дьявола) — один из вариантов сказания о Фаусте.
В условиях глубокого кризиса и упадка испанской монархии XVII века творчество М. де А., как и ряда других католических драматургов, являлось в конечном счете выражением классового сознания той замкнутой и ограниченной группы церковной аристократии, к-рая являлась авангардом феодальной реакции и вождем контрреформации. Как драматург М. де А. знаменует собой начавшийся процесс изживания буржуазных влияний на лит-ру, столь явственных в творчестве Лопе де Вега (см.), и предваряет религиозно-фанатический, упадочно-реакционный и психологически-извращенный театр Кальдерона (см.) — наиболее крупного выразителя католической реакции в испанской лит-ре XVII в.
Библиография: I. Teatro, в изд. A. Valbuena Prat, "Clásicos castellanos", vv. 70, 82, Madrid, 1926; El esclavo del demonio, изд. M. A. Buchanan, Baltimore, 1905.
II. Tárrago T., El Dr. Mira de Amescua, Madrid, 1888; Rennert H. A., M. de Amescua et "La Judia de Toledo", "Revue Hispanique", 1900, VII; Ahrens Th. Gr., Zur Charakteristik des spanischen Dramas in Anfang des XVII Jahrhunderts, Halle, 1911.
ПЕСНЬ
Веселый, беззаботный и влюбленный, щегол уселся на сучок дубовый и крылья отряхнул, собой гордясь: над белой грудкой клюв его точеный сверкал, как иней на кости слоновой, желтела, в перья нежные вплетясь, соломенная вязь; и, облекая в сладостные звуки любовь свою и муки, защебетала птичка: все вокруг внимало ей – цветы, деревья, луг… Но вдруг, ее рулады прервав, охотник вышел из засады, и острая стрела пронзила сердце бедного щегла – замолкший, бездыханный упал певец на луг благоуханный… Ах, жизнь его – портрет моих счастливых дней и тяжких бед! Стремясь в луга, в раздольные просторы, шалун ягненок вырвался на волю из-под родного крова, променяв живительный и чистый сок, которым его вспоила мать, любя и холя, на запахи цветов и свежесть трав, на множество забав в долинах пышных, где светлы и новы весенние покровы, где можно мять зеленый шелк полей, вкушая сладость молодых стеблей. Но счастье так недолго! И вот уже ягненок в пасти волка, чьи хищные клыки его порвали в мелкие куски, и, кровью залитая, пурпурной стала шерстка золотая. Как высока цена тех радостей, что дарит нам весна! Кичась своим роскошным опереньем, задумала напыщенная цапля достичь досель невиданных высот, и распластала крылья с упоеньем, и взмыла вверх, и в блеске звезд, как сабля, сияет хохолок ее; и вот, под самый небосвод, взлетев, она в безудержной гордыне решила стать отныне царицей птиц и рвется дальше ввысь, где не страшна ей никакая рысь. Но недреманным оком узрел ее на облаке высоком орел, и в небо вмиг вспарил м птицу гордую настиг: остались пух и перья от цапли и ее высокомерья. Ах, горький сей исход – портрет моих несчастий и невзгод! Гудит тугая кожа барабана, поют призывно боевые горны, построен эскадрон за рядом ряд; пришпоренный красавцем капитаном, храпя, летит галопом конь проворный и увлекает за собой отряд; уже рога трубят желанный клич к началу наступленья, вперед без промедленья отважный капитан ведет войска: победа, мыслит он, уже близка… Но что там? Строй расколот! Был капитан неопытен и молод и вел на бой солдат без должного порядка, наугад; и в схватке той кровавой простился он и с жизнью и со славой. О, как изменчив лик фортуны, чью вражду и я постиг! Красотка дама в зеркало глядится и мнит себя Венерой в упоенье; безмолвное стекло – искусный льстец; но впрямь не зря прелестница гордится: в игре любовной, в сладостном сраженье немало ею пленено сердец; и старец и юнец под взглядом глаз ее прекрасных млеет, и перед ней бледнеет самой Дианы девственной краса, за что кокетка хвалит небеса… Но ах! – какое горе: откуда не возьмись – недуги, хвори, нет больше красоты, искажены прелестные черты, и на лице у дамы сплошь оспины, рубцы, морщины, шрамы. О, горестный итог – сник луч, затмился свет, увял цветок! Влекомый ветром, парусник крылатый скользит, качаясь, по равнине пенной; на судне том, своей добычей горд, из Индии плывет купец богатый, тростник бенгальский, перламутр бесценный, духи и жемчуг погрузив на борт; родной испанский порт блеснул вдали – корабль уже у цели, все флаги ввысь взлетели, и щедрые дары купец раздал тем, кто отчизну первым увидал. Но… рулевой небрежный, в тумане не приметив риф прибрежный, наткнулся на утес, который в щепу парусник разнес, и поглотили воды купца, его надежды и доходы. Все кануло на дно, где счастье и мое погребено! К вершинам ваших совершенств, сеньора, веселый, беззаботный и влюбленный мечты моей заоблачный полет победой славной был увенчан скоро – ей удалось, любовью окрыленной, развеяв холод и расплавив лед, достигнуть тех высот, где красоты слепящее светило мне душу озарило, и радостный поток понес по морю страсти мой челнок… Ах, в этот миг победный я, как щегол и как ягненок бедный, как цапля в вышине, как капитан на резвом скакуне, как дама и как судно, играл своей удачей безрассудно. Так, жизнь сгубив себе, я сплавил судьбы их в своей судьбе. Та прочная колонна, что жизнь мою держала неуклонно, подточена, и вот лишь женщина – последний мой оплот. Судьбы моей твердыня, ты на песке построена отныне!
