---

Miguel Hernandez (1910 - 1942)

---

Родился в семье пастуха, пастушил сам, систематического образования не получил. Учился на книгах, прежде всего — испанских поэтов (в особенности Гонгоры), которые брал сначала у благоволившего ему местного каноника, затем в публичной библиотеке. Входил в кружок литературной молодежи Ориуэлы, дебютировал местном еженедельнике в 1929.
Приехав в Мадрид (1934), познакомился с Висенте Алейксандре, Федерико Гарсиа Лоркой, Пабло Нерудой, Марухой Мальо (она позднее будет иллюстрировать его книгу «Неугасимый луч»). Участвовал в Гражданской войне на стороне республиканцев, писал стихотворные листовки. Принимал участие во Втором международном конгрессе писателей против фашизма в Мадриде и Валенсии (1937). В том же году посетил СССР. В 1937 женился на девушке из родных мест, которую знал с детства. В 1938 умирает его новорожденный сын. В 1939 рождается второй.
В апреле 1939 Мигель Эрнандес пытался эмигрировать в Португалию но был задержан салазаровской полицией и передан жандармам Франко. Находился в тюрьмах Мадрида, Севильи, Толедо. В марте 1940 был приговорен к смерти, под давлением общественности казнь заменили 30-летним заключением. Через два года умер в тюрьме.

---

ИЗ СБОРНИКОВ 1933-1934 гг.

Из из сборника "ЗНАТОК ЛУНЫ" (1933)

*****

Вращенье бликов, зыбь и переливы,
мерцающие, как колокола...
Плывут по небу луны горделиво,
когда в пути меня застигнет мгла.
Но лунный взгляд, баюкающий ивы,
вдруг вспыхнет, чтобы в грудь из-за угла
вонзить клинок, отточенный и гибкий, -
холодное оружие улыбки.

*****

Твой счет, луна, не выправишь никак,
но дробь безукоризненная эта,
где свет - числитель, знаменатель - мрак,
когда один рассвет и два рассвета
прибавятся к шести, изменит знак,
и вычитаньем будешь ты раздета
по пояс, а затем, сквозь черный тюль,
блеснет нагое тело, круглый нуль.

*****

Наперекор соломенной воде
лимонных рощ встает луна, пылая,
но, отражаясь в палевой слюде,
скользит, как сабля, песнь ее немая.
Пусть эта рябь, танцовщица нагая,
тебе, луна, сопутствует везде:
она в тебя, как в бубен, бьет, но с нею
ты скована, подобно Прометею.

*****

Восславить ночь немолкнущим хоралом
и лунные рассыпать семена,
чтоб завтра снова ясная луна
цвела, сияя солнечным кораллом, -
как цеппелин, чьим призрачным овалом
клокочущая тьма обведена:
пусть гордеца тореро зависть гложет,
что он на нем верхом скакать не может.

Из из сборника "РАНЕНЫЙ ПОСВИСТ (1934)

*****

Рад я, но радость замкнута во мне,
горестен я, но горе слезы прячет:
если немногословна радость, значит,
горе должно быть сдержанным вдвойне.

Полдень у счастья светится в окне,
в окнах печали черный мрак маячит;
если бы плакать, как колодец плачет, -
в землю зарывшись, боль укрыв на дне!

Буду идти, глотая слезы, снова -
к новым слезам, сквозь слезы и улыбки,
горя не выдавая своего.

Ясен мой взгляд, а под его покровом,
видишь, лучится в недрах светом зыбким
скорбь, обратившаяся в торжество.

*****

Видя тебя весной в саду ветвистом,
где лепестки глядят в речную гладь,
хочется мне свистеть и щебетать
по-соловьиному, легко и чисто,

по-соловьиному, легко и чисто,
всю мою страсть тебе пересказать,
прежде чем ласки сладкая печать
ляжет на губы песням голосистым.

Рядом с тобой я чересчур высок:
с ветки тебе я плод сорву громадный -
рядом с тобой он чересчур велик.

Ты ускользнешь из пальцев, как цветок,
стоит мне тронуть венчик ароматный -
о, как я мал и робок в этот миг!

*****

Вздумала ты лимон в меня метнуть -
горький лимон! - рукою непорочной
не повредив его утробы сочной,
но обнажив мучительную суть.

Чтобы ударом желтым всколыхнуть
чуткую кровь, разрушив сон непрочный,
он к моей коже прикоснулся, точно
остроконечная тугая грудь.

Но в тот же миг, когда ты улыбнулась,
смысла своей игры не сознавая
и вожделенью моему чужда,

снова уснула кровь, и обернулась
грудь обжигающая, золотая,
мертвенным блеском горького плода.

*****

Сердце твое застыло до поры -
смерзшийся апельсин смолисто-сладкий,
в недрах своих сокрывший мрак загадки
под золотым свеченьем кожуры.

Сердце мое сгорает от жары -
знойный гранат, дрожащий в лихорадке;
пурпур, пронзивший восковые складки,
россыпи бус - любви моей дары.

О, как жестоко стиснуто снегами
сердце твое, объятое ненастьем! -
мне не пройти сквозь ледяной поток.

Чтобы напиться горькими слезами,
кружит, как ворон, над моим несчастьем
жаждой томимый высохший платок.

*****

Денно и нощно, от тоски устав,
нощно и денно, свет кляну я белый,
рот мой увял, иссохший, омертвелый,
губ твоих сладкой влаги не впитав.

Кровь от разлуки долгой горше трав,
выросших на земле окаменелой.
Твой поцелуй, птенец слепой, несмелый,
скоро ли он вспорхнет защебетав?

Стала любовь обуглившейся, черной,
высветив боль и горести свои,
яркие, как огонь во мраке кузни.

В клетке твоих объятий золоченой
пели бы поцелуи-соловьи, -
был бы я в этой клетке вечный узник.

*****

Петь научить способна лишь беда,
если любовь - как рана ножевая,
если она свербит, не заживая,
если разлука холоднее льда.

Сдержит ли грустный соловей, когда
душу ему измучит страсть живая,
раненый свист, подругу ожидая
в пламенном одиночестве гнезда?

Сможет ли не оплакать участь вдовью
гордая горлица, томима горем,
в мрачном безмолвье, в нежной тишине?

Движимому немеркнущей любовью,
наперекор глухонемым нагорьям
петь суждено, как скорбной птице, 
мне.

Из из сборника "ЗНАТОК ЛУНЫ"(1934)

ПАСИОНАРИЯ

Я с песней на устах умру, как птица,
расправившая крылья в поднебесье.
Прощусь со всем, что дорого и мило
мне в мире этом. Взор мой обратится
к земным красотам, и со звонкой песней
сойду без страха в мягкую могилу.

О женщина с закалкою стальною!
Звучит твой голос, пламенный и страстный,
прокатываясь вспененной волною
из края в край страны моей прекрасной.

Охваченная горем безутешным,
Испания истерзана войною.
Мне хочется, твоим призывам внемля,
припасть губами к траурным одеждам
и целовать израненную землю.

Ты вся - огонь. Ты источаешь пламя.
Ты как миндаль весенний, искрометный,
заполыхавший яркими цветами.
У ног твоих дымится пепел мертвый.

Дочь гордых басков, земледельцев честных,
ты выросла в нагорьях величавых
сильнее ветра, тверже скал отвесных,
под стать деревьям в вековых дубравах.

Твоя походка сотрясает горы.
Сиянье солнца, корневые соки,
тебя взрастили, дали силу эту.
Твой голос слыша, движутся шахтеры
в кромешном мраке, в штреках шахт глубоких,
сквозь твердь глухую пробиваясь к свету.

Горят твои артерии, в которых
бушует кровь, кипящая от гнева.
Слова твои взрываются, как порох,
и сноп огня захлестывает небо.

Расплескивая сердце в смелом споре
с жестоким вихрем, что над миром свищет,
сражаться будешь ты отважно, стойко,
пока повсюду столько слез и горя,
и столько нищих,
и голодных столько.

Песнь о тебе поет кузнец у горна
и пастухи в горах. Рыбак выводит
на белом парусе твой профиль ясный.

В день бедствия, когда на тропах горных
заблудшие олени в страхе бродят,
им освещают путь во мгле ненастной
созвездья светляков - твой облик гордый -
и мириады искр - твой голос властный,
который из глубинных недр исходит
и рвется в небо, как горящий факел, -
как будто шепчут шахтные колодцы
губами опаленными во мраке.
И звездный ливень по вселенной льется,
и стаи тигров отступают в страхе.

Твои слова близки простому люду,
познавшему нужду и труд кабальный.
И с именем твоим в груди повсюду
встают герои, статные, как пальмы.

Идут испанцы на поля сраженья,
где кровь струится и поют гитары,
услышав сердца твоего бденье -
набатный эвон и молота удары.

Да будет вечен твой чеканный облик,
пусть он сияет жгучими лучами,
отбрасывая в небо светлый отблеск!
Пускай перед тобой отступит время -
слепой скрипач с согбенными плечами -
и мрак забвенья, что висит над всеми.

Бессмертная, ты вечно будешь с теми,
кто нищ, несчастен и сражен недугом.
И всякий, кто истерзан палачами,
припав к тебе в слезах, воспрянет духом.

*****

Так же, как моряки,
море себе выбирает
гавань, чтобы развлечься.

Бурное море живых.

Так же, как моряки,
море себе выбирает
гавань, чтоб умереть.

Горькое море ушедших.

*****

Не соберусь с силой,
не обернусь птицей,
легкой и быстрокрылой,
не отыщу тропки,
той, что ведет к милой.

*****

Рядом с нашим домом кладбище.
Видны из окон спальни
светло-синие агавы
и лазурные нопали.
Слышно, как кричат ребята,
призрак увидав в тумане.

Солнце, золото, лазурь
между мертвыми и нами.
Кладбище от наших окон
в нескольких шагах, не дальше.

Золотой, лазурный, светлый
там, вдали, наш мертвый мальчик.

*****

Ты, как юная смоковница,
цвела в ущелье сонном.
Если мимо шел я, горы
светом полнились и звоном.

Я такой тебя и помню:
в платье праздничном, зеленом.

А сейчас ты - как смоковница,
сожженная лучами.
Машут мне седые ветви,
высохшие от печали.

Те же ветви, что когда-то
зеленью меня встречали.

*****

Пусть скажет мне морская гладь,
каким я должен быть.
Убивать?
Любить?

*****

Солнце, роза и мальчик
родились на рассвете.
Завтра родятся вновь
солнце, розы и дети.

Цветок увянет, и луг
другие цветы заполнят.
Но я не исчезну вдруг,
если меня помнят.

Цветок-однодневка сомкнул
в своих лепестках бесконечность.
Молния - цветок света.
Цветок мгновения - вечность.

В цветах утонул мой сын.
Среди цветов я один.

*****

У моря с тобою хочу быть один:
твой шепот от моря, от гула глубин.

У моря безбрежного ты мне нужна:
тебя наполняет морская волна.

У моря хочу напитаться тобой:
твой смех набегает, как пенный прибой.

У моря смотреть на тебя, говорить,
насытить тебя и в себе растворить.

У моря, чью горькую грустную дрожь
отдать не отдашь, но и взять не возьмешь.

*****

Сражающиеся с ненавистью
не ради любви и нежности
несчастны.

Доказывающие истину
оружием, а не искренностью
несчастны.

Несчастны - залитые кровью,
убитые - не любовью,
несчастны.

---

"Строфы века-2", Антология мировой поэзии в русских переводах ХХ века, издательство "Полифакт", 1998 "